Матисс выбирает свой путь

Матисс не принимал метонимической фрагментации Родена, и в некотором роде его скульптура демонстрирует противоположный подход. У других скульпторов подобные попытки мыслить фигуру как неделимое целое, особенно сопряженные с незыблемой преданностью традиционному мотиву женской обнаженной натуры, вылились в академизм. Это произошло, к примеру, с пышнотелыми ню Аристида Майоля ( 1861-1944) [4) или с гораздо более худощавыми фигурами жившего по другую сторону Рейна Вильгельма Лембрука ( 1881-1919): оба скульптора оглядывались на греко-римскую традицию, предпочитая, в отличие от Родена и Матисса, предельно гладкую поверхность бронзы, имитирующую мрамор.

Реабилитация целостности даже породила своего рода гибридную скульптуру, которую можно охарактеризовать как псевдокубизм или прото-ар-деко: работы Жака Липшица, Раймона Дюшан-Вийона и Анри Лоранса в Париже, а в известной степени и Джейкоба Эпстайна и Анри Годье-Бжеска в Англии кажутся основанными на кубистском принципе сочленения, но на деле они лишь усиливают сплоченность массы; разрывы плоскостей осуществляются у них лишь на уровне поверхностной стилистической обертки и никогда в полной мере не задействуют объем в пространстве.

Скучаете? Смотрите обзор казино вулкан 24. Увлекательные слоты поднимут настроение.

Главное, что отличает эти работы от матиссовских, это их абсолютная фронтальность: они созданы для восприятия с единственной точки зрения (или иногда, в частности у Майоля и Лоранса, с четырех отдельных), тогда как у Матисса все решительно иначе. Чтобы разобраться в этом вопросе, стоит обратиться к немецкоамериканскому историку искусства Рудольфу Виттковеру, полагавшему, что наряду с роденовским был еще один путь, который скульптура XIX века открыла поколению Матисса, а именно теории немецкого скульптора Адольфа фон Гильдебранда (1847-1921), хотя Матисс, вероятно, мог быть знаком с ними лишь понаслышке. Гильдебранд считал, что любая скульптура должна представлять собой замаскированный рельеф из трех ступенчато расположенных плоскостей, моментально считываемых с заданной точки зрения. (Величие Микеланджело он видел в том, что тот всегда позволяет ощутить присутствие исходного мраморного блока: его фигуры будто заключены между гранями глыбы.) Но настоящий рельеф еще лучше, считал Гильдебранд, так как в нем фигуры, будучи обрамлены, фактически освобождаются от тревожного взаимодействия с бесконечным окружающим пространством.